Вместе с мужем мы посещали детскую больницу и видели много деток. Было чисто по-человечески жалко, очень… но вот сердце как-то не «екало». Да и, честно-то говоря, мы планировали взять ребенка года через два-три, не раньше. Т. к. только что очень далеко уехала моя старшая дочка, мой самый близкий человечек, моя лучшая подружка. Из-за этого у меня был сложный период в жизни…
Да и сынок только подрос, стало с ним немного полегче. Стало больше времени появляться для себя, любимых. Поэтому планы наши были отдаленные и касаемые девочки в возрасте 2–3 лет (все-таки пройти снова период младенчества как-то мы не очень хотели).
А потом мы увидели фотку нового мальчика. Который был копией нашего сына.
Приговаривая про себя, что фотография иногда не совсем соответствует действительности, я сорвалась в больницу. Лучше не стало, т. к. там был мой сын.
Таких чувств я еще не испытывала. Честно говоря, просто тряслись руки.
Привезла мужа. Реакция у него – та же. Но… ухаживающий персонал говорит о том, что у ребенка, вероятнее всего, ДЦП (пять месяцев, не пререворачивается даже на бок, лежит только на спине). Очень большая голова, что может говорить о гидроцефалии. И самое для нас в тот период страшное (попугали бы меня сейчас этим) – малыш от ВИЧ-инфицированной матери, наркоманки, и у него тоже ВИЧ.
Тогда мы с мужем решаем, что хоть и не сможем взять малыша, но будем помогать ему в жизни, чем сможем.
К счастью, наше ДЦП (которого и не было) ушло после первого массажа, ПЦР на ВИЧ был отрицательный, оставалась астма, про которую могу сказать, что ТТТ, с тех пор, как мой сын дома, мы не знаем, что такое обструкция, и отменили все препараты. Еще раз, ТТТ.
Перипетии со взятием малыша под опеку были долгие, почти 6 месяцев, и трудные. Что удивительно, на нашем пути попадались чудеснейшие люди, которые помогали нам, просто из человеческого отношения, совершенно бескорыстно.
За их неоценимую помощь – большой поклон.
Итак, спустя 6 месяцев я привезла своего кроху (в 11 месяцев мы были 73 см и 9200 г) домой.
Надо было видеть, как он стоял, судорожно вцепившись ручонками, до побелевших костяшек, в свою новую кроватку.
И он молчал. Не издавал ни звука. На лице словно была застывшая маска. Моя мама все спрашивала: «А он умеет хоть плакать?» Нет, не умел. Он только кричал по ночам. Но если, по своей материнской привычке, я хватала его в этот момент на руки, то крики становились еще громче, он выгибался до тех пор, пока не положишь обратно, где он сворачивался в клубок и яростно сосал пустую бутылочку.
Но мы не качались и не сосали палец.
Но когда начинал ходить, то падал не как все дети – на попу, а навзничь, затылком назад (ведь был пропущен период ползанья, да и находился он почти всю свою жизнь в казенной кроватке, и навыков падения не было). Ох, скажу я вам, то еще зрелище, когда, вовремя не успев поймать, видишь падение «солдатиком» назад и слышишь удар головы об пол…
И как он ел!!! Трясся, еще едва завидев, пищу. И ел в таких количествах, что не останови – животик бы точно лопнул. Сейчас с ностальгией вспоминаю то время, т. к. стало проблематично затолкнуть в сынищу хоть что-нибудь.
Не знал совершенно, что такое телесный контакт, ласка. Отстранялся, когда прижимали его к себе, целовали. Приходилось, буквально, приручать к себе. Много целовали с ног до головы, гладили.
Сын адаптировался, довольно легко. Никаких особых проблем не было. Когда он стал чуть постарше, когда он научился ходить, была аутоагрессия (бил себя по голове, если, что было не по нему). Но и это прошло довольно быстро. Невропатолог вообще не нашла каких-либо проблем.
Непослушный он у меня – это да. Но он и по характеру – лидер. И развитие идет впереди биологического возраста. Обидчивый. Любимое выражение последнего времени (опять, если что ему не нравится): ты меня не любишь. Отвечаю, что люблю, очень сильно.
Еще Стаська у нас упрямый, ну типичный телец. Плюс у нас новое «развлечение» – убегать. Просто во все стороны. Особенно «прикольно» было ловить его в аэропорту Дубаи.
Моя адаптация тоже происходила довольно легко, видимо, из-за того, что уже было двое детей, тоже совсем не простых.
Единственно, что было определенное неприятие запаха у сынищи. Ну не свой был запах, и все тут. Длилось, может, с полгода. А потом изменился запах тельца. Сейчас такой вкусняцкий запах, что можно слопать ребенка.
И еще было чувство вины перед биосыном, ощущение, что обделяю его вниманием, любовью (вот интересно, когда биодети рождаются, что-то такие мысли особо не посещают насчет старших).
Моя мама приняла Стаську сразу (хотя была ярым противником взятия ребенка).
А вот средний сын – да… выдал адаптацию. Спустя полгода, когда он понял, что это навсегда и родительская любовь и внимание поделены попалам, у него появидась агрессия к Стаське. Он его бил. Очень. Особенно, когда я не видела. Кричал, что ненавидит, чтоб отнесли обратно. Бился в истериках. Пришлось идти к невропатологу. Слава Богу, сейчас все позади. Но было реально трудно.
Сейчас они то ругаются, то мирятся. Но друг без друга скучают. А как уж на защиту брата встают. Грудью.
Трудно ли мне? Нет. Устаю? Иногда очень. Тем более, что нянь я не беру. У меня только экстренные, на пару-тройку раз в неделю.
Но я вынесла, лично для себя, из опыта приемного мамства два важных постулата:
– надо брать ребенка, только если сердце «екает»,
– приемный ребенок обязательно должен быть младше биологических детей (это исключительно мое личное мнение).
Осень 2009 года
С тех пор, как мы взяли сына домой, прошло уже три с половиной года. И сейчас, если меня спрашивают о том, как мы живем с приемным ребенком, я обычно теряюсь — что особенного я могу рассказать о моем совершенно домашнем сыне? Никаких следов «приемности» у нас не осталось.
Я могу рассказать, какой изумительный, нежный, умный, родной у меня сын… кровинка моя. Но ведь то же самое расскажет любая мама. Тем более, что уже забывается и сам факт того, что сын не был рожден нами. Появляются ложные воспоминания о беременности и родах. Так как детей-то у меня трое, я начинаю уже путаться, с кем как ходила, кого как носила, рожала и т. д.
Все просто: у меня есть дети. Они все мои, все любимые.
Лето 2010 года