Очень много лет назад, когда отечественное телевидение еще не было таким «чернушным», и от новостей не вздрагивали так часто, в программе «600 секунд» А. Невзоров рассказал, что молодая мамашка желала избавиться от новорожденного младенца и засунула его в мусоропровод, где его благополучно нашли дворники, извлекли живого-здорового (зима!) и передали в детскую больницу.

Этот сюжет, по-видимому, меня сильно тронул, ибо на следующий день, катаясь на горке во дворе (я отчего-то очень хорошо помню тот день), я размышляла о том, что если вдруг я когда-нибудь вот так вот найду подкидыша, я его никому не отдам, а буду сама растить и воспитывать. Мне было тогда 12 лет.

Десять лет назад, будучи с большим пузом, незадолго до предстоящих родов, в какой-то газете я наткнулась на объявление, в котором говорилось об усыновлении и опеке над детками из детских домов. До этого я пребывала в уверенности, что младенца можно усыновить исключительно методом крупного подкупа администрации детского дома.
Оказалось, все происходит вполне законно. Живо нахлынули детские воспоминания о том младенце, и я начала беседу с мужем. Он на меня с интересом взглянул («Ну, что тебе еще в голову придет от великого беременного безделья?») и тему не воспринял. Вырезку из газеты я убрала в записную книжку.

Прошло время, и я снова завела эту тему. Муж воспринял ее холодно, он очень хотел дочь, но видел, что рожать я не планирую, и тему снова хотел отвергнуть. Но я была настойчива в своём решении не рожать в 37 лет и потихоньку склоняла его к мысли о ребенке из детского дома. Были разговоры о генах, наркомании и алкоголизме, но мне все же удалось немного растормошить мужа и поселить эту идею у него в голове.
Идея прижилась и дала побеги — он нашел адрес Школы Приемных Родителей («Врачи Детям») и повез меня туда.
Надо заметить, что идею-то я поселила, но сама серьезно об этом уже не задумывалась: сыну, которого надо возить из школы в спортивную школу ежедневно, — 10 лет, у меня — неплохая и любимая работа, которая занимает много времени. Пеленки с памперсами никак не вписывались в привычный уклад. Но муж взял меня за руку и повез в неизвестном направлении. По стечению обстоятельств (вся наша история – постоянное стечение обстоятельств) занятия в ШПР выпали на мои единственные свободные два вечера в неделю, и мне ничего не оставалось делать, кроме как начать эти занятия посещать.
За 10 занятий с прекрасными педагогами, психологами, детскими врачами, с уже состоявшимися и потенциальными приемными родителями я настолько увлеклась этой темой, что сама себе удивилась. Мы начали сбор необходимых документов.

Времени на сбор бумажек много не ушло, нам повезло и с медициной, и со всем остальным — все шло ровно и гладко, и я начала читать такие, как вот эта моя, истории — как это бывает.
Со слезами умиления, с тревогой и порой отчаянием, иногда с сомнением, но я убеждалась, что я права, я утверждалась в своем решении. Еще во время занятий в ШПР я дала себе зарок — никаких поползновений в Интернет-базу. Я решила не смотреть на детишек до получения последних бумажек, ибо есть я дама эмоциональная, и мне не хотелось раньше времени переживать, если приглянувшуюся мне «лялю» заберут другие, пока я буду собирать документы.
Но срок получения заветного заключения подходил, и руки, скажем так, чесались.Читая конференции, я несколько раз натыкалась на ссылку с фотографиями черноглазой девочки из областного детского дома.
Но я каждый раз остужала свои эмоции тем, что документов еще нет, и торопиться я не стану. Но поторопилась — в один прекрасный вечер ну так защемило сердце, и я стала показывает фотографии мужу. Мы с ним оба светловолосые, но эта «Маугли» приглянулась и мужу, и он вынес свое решение: годится, узнавай. Пятница, вечер. Звонить в опеку и детский дом бессмысленно, и я (памятуя, что информация о детях в ДД конфиденциальна, и мне ее никто не обязан давать) написала на электронную почту директору детского дома короткий вопрос: какова судьба этой девочки и нашлась ли для нее приемная мама. И в розовых мечтах пошла спать.
Утром с субботу я получила ответ, который меня сразу сразил. (Почему? Ведь я была готова к тому, что у ребенка может быть любая история.) «Родная тётя оформляет опеку над племянницей». Я побрела на кухню — сквозь слезы поведать мужу о том, как хорошо, что у этой девочки есть родственники, которые будут о ней заботиться.
Весь день мы провели в Интернете, собирая всю возможную информацию о детках из региональной базы данных. По всем девочкам, нас заинтересовавших, был отказ, но ни один отказ не расстроил меня так, как письмо директора ДД.
Весь день я носила в душе свои сомнения и только к вечеру поделилась ими с мужем: ребенок в ДД, как минимум, с декабря (мы видели ее на фотографияхс празднования Нового 2009 года), а в мае тетя все еще оформляет опеку.
А может, у тети нет возможности опекать племянницу? А может, ее муж не согласен взять в дом хоть и родного, но еще одного ребенка, а она вроде и понимает, что надо, но против мужа не хочет идти…
В общем, мой муж не стал вникать в мои сомнения, а трезво и коротко посоветовал: «Ты, кажется, собиралась в понедельник в Финляндию? Все равно мимо ДД едешь, отвези детям гостинцев, а заодно зайди к директору и спроси, может, та тетя только рада будет устроить таким образом судьбу племянницы». И я так и сделала…

Я хочу вполне официально заявить: если Вас терзают смутные сомнения, идите напролом!!!

В ДД меня встретили очень тепло, директор сразу позвонил в органы опеки и спросил: «Что там с Наташей К.?» (когда я услышала фамилию, я поняла, что это судьба — наши фамилии очень созвучны). Оказалось, тетю с декабря (с тех пор, как ребенок попал в детский дом) там не видели, а об оформлении опеки она сказала во время единственного визита в ДД в день рождения Наташи… Больше о тете никто ничего не слышал.

В медицинских документах у Наташи были неутешительные вердикты врачей, и директор ДД в первую же встречу мне об этом рассказал, чтобы у меня не оставалось на этот счет иллюзий. Оказалось, что к девочке приезжали многие потенциальные приемные родители и даже брали ее домой на выходные, но диагнозы были пугающими: у ребенка ЗПР, моторная алалия (отсутствие речевой функции), а биомама состояла на учете у психиатра по поводу олигофрении.
Я кивнула головой, озадаченная, сказала, что посоветуюсь с мужем и завтра перезвоню директору ДД. Выйдя из ДД, и набрала номер мужа и все рассказала. Он растерялся: «Надо подумать».
Я уехала Финляндию и вечером приехала домой с очень красивой кукольной коляской для Наташи: мною решение было принято сразу, а в муже я не сомневалась. Утром мы позвонили директору ДД и сказали, что едем в опеку .

И снова странное стечение обстоятельств — мы опоздали в опеку на прием, и встретили инспектора опеки уже на лестнице — она уходила на обед. Поняв, в чем дело, она кивнула: «Заходите, я выпишу вам направление — и поезжайте в ДД знакомиться».

И вот окрылась дверь кабинета, и ввели Наташку в нарядном казенном платьице.
Такая маааленькая, хрупкая и спокойная, как танк — никаких эмоций по поводу предстоящего знакомства («плавали, знаем»). Съела шоколадку, помолчала в ответ на наши восхищенные возгласы в адрес ее красоты и наряда, согласилась пойти с нами поиграть.
Через час общения собрала привезенные подарки в пакет и, привычно сделав ручкой, совершенно спокойно прошествовала к себе в группу. Защемило сердце — ребенок посещаем, привыкла к интересу со стороны, но знает, что все это временно.

Вот такая фотография девочки была в базе данных:

Мы помчались обратно в опеку обратно. Инспектор совершенно не соответствовала нашим представлениям, почерпнутым из рассказов приемных родителей о ее коллегах. Очень любезно и приветливо нас встретила, все рассказала, по пунктам разложила все наши возможные шаги и оформила все документы без проволочек. Пока документы были в оформлении, мы познакомились с Наташей более близко, и, почувствовав положительность динамики развития наших отношений, девочка стала с нами более приветлива, и с радостью нас встречала в каждый наш визит. Через неделю мы были дома.

Дома мы всего три месяца. Прогресс в развитии Наташи виден невооруженным взглядом. Недели три назад мы ездили с ней в ДД за справками — директор ДД, а так же другие сотрудники были в восхищении — нашу «моторную алалию» иногда бывает трудно перебить, и я частенько ей кричу из кухни в комнату: «Наташа, ну пожалуйста, потише!» Прошли комиссию перед поступлением в садик — всех, кто с ней работал (2 дефектолога, психолог, логопед, психиатр) Наташа очаровала своим серьезным интересом к занятиям, контактностью и сообразительностью. Наша девочка быстро схватывает науку кубиков, пирамидок, паззлов и матрешек.
Место в коррекционный садик на год ей предоставили сверх списка — специалисты говорят, что за год она догонит по развитию сверстников, и ЗПР у нее обусловлено исключительно социальными условиями и педагогической запущенностью. Что касается наследственной (не дай Бог) олигофрении, то психиатр прогнозов на долгие лета не делает, но сказала, что будет наблюдать, и пока признаков не видит. А как будет дальше, только Богу известно, но рекомендовала особенно не переживать по этому поводу, ибо повода, на ее взгляд, нет.

Больших проблем в общении мы не испытывали изначально, первичная адаптация у нас прошла на море — там мы потихоньку и притирались все друг к другу, были и трудности, и слёзы, и неожиданности.
Я очень благодарна педагогам из ШПР из общественной организации «Врачи Детям» (не могу не упомянуть с благодарностью Наталью Борисовну и Лидию Михайловну), очень часто и вовремя я вспоминала их рекомендации, и они мне очень пригодились. Второй месяц общения — был «медовым» месяцем: этакая лапочка-паинька, все дома по полочкам, игрушки все на местах, платья на вешалках, в кабинетах у врачей — сама прилежность и скромность, я в бесконечной гордости.
Третий месяц — все наоборот: этот поросенок в юбке в кабинете врача залезет под стол и оттуда: «Ку-ку!», в ее комнату не войти, чтоб не споткнуться о мишку, можно поскользнуться на сваренном из воды из цветочной вазы и разлитом по полу супчике из валяющейся рядом игрушечной кастрюли, часть этого супа раз выливали из куклы, заботливо накормленной до отвала Наташкой, а добрая часть ее гардероба теперь свалена в кукольную коляску.
Сначала меня такая перемена слегка шокировала, но психологи успокоили: «Ваш ребенок наконец почувствовал себя в безопасности и успокоился и теперь ведет себя, как должны вести себя дети ее возраста».

Вот такой Наташа стала дома:

Вот такая история, полная удачных стечений обстоятельств. По стечению же обстоятельств на нашем пути встречались милые врачи при сборе документов — ни один из них не сказал: «Зачем это вам?», все только желали удачи. Инспекторы опеки (и областной, и Питерской (МО 16) оказались совсем не такими, каких мы боялись. Педагоги и психологи, администрация детского дома и детского сада, куда идет Наташка — все благожелательны и идут нам навстречу.

Такое стечение обстоятельств я назову судьбой.

Осень 2009 года

Через полтора года

На самом деле, даже не знаю, чем хвастаться — все у нас идет своим чередом — никаких ярких событий — как будто все всегда так и было, и Наташка живет с нами с самого своего первого вздоха… Поэтому и не замечаем мы уже ничего особенного в ее взрослении, наверное. Говорить стала, конечно, намного лучше — фразовая речь есть, разговоры ведет, и в полемику вступает регулярно, и сказку расскажет, и песенку споет — да не все так просто — звуки ставим с логопедом — получается пока корявенько — но получается — нужно очень много терпения и труда — звуки плавают — то есть, то нет… Отставание в развитии речи, конечно, есть, и не маленькое. Но если сравнивать с тем, что было на июнь 2008 года, когда мы познакомились, и если сравнивать с теми прогнозами, которые давала нам логопед из детского дома (наверное, никогда их не забуду) — то разница есть, и огромная.

До школы еще время есть — очень надеемся, что занятия с логопедом-дефектологом выведут Наташку на уровень сверстников.А если и нет — то опять же не расстраиваемся — речевые школы тоже никто еще не отменял.
Логопед ее очень хвалит — если во время прогулки подойти к детям в группе и предложить пойти заниматься, одна Наташа бросает все. Занимается с интересом, старается, стала рисовать очень хорошо для своего возраста (это отмечают и воспитатели в группе), вчера подписала свои художества «НАТАША» — теперь все вокруг (в пределах дозволенного) исписано этим красивым именем. Музыкальный руководитель не нарадуется на нее — поет мотивно. Часто сама текст песни одна полностью не воспроизводит — но в компании поет громче остальных и текст не нарушает. А уж как танцует — это в саду знают все.Ждем открытия нового спортивного комплекса — каждый день спрашивает: «Ну когда уже на тренировку?» — хотим начать с гимнастики, а потом плавно перейти в акробатику. Если предпочтет все-таки спортивные танцы — значит, будут танцы.

А в быту — как будто все так и было всегда.

Зима 2011 года