Давно хотела рассказать историю нашей с сыном встречи, вместе мы уже почти полгода — как же быстро они пролетели в ежедневных хлопотах, тревогах, откармливаниях, решении проблем со здоровьем и прочих обычных мамских заботах.
В детстве я всем говорила, что у меня будет трое детей — двое рождённых и один приёмный. Что такое «приёмный» — я начала понимать лет в 6, любой редкий репортаж о домах ребёнка приводил меня в ужас — как можно жить без родителей, без сказки на ночь, без поцелуев ежевечерних, без вкусных папиных обедов и ужинов (папа у меня потрясающий «готовщик»)! И дети, которых я видела по телевизору, — так отличались от домашних — в застиранных одёжках, бледные — хотелось всех взять к себе в качестве «братика» или «сестрички».
Прошло много лет, я закончила школу, университет, начала работать — все мои подруги одна за одной обзаводились семьями и детьми — одним, потом двумя — а некоторые и тремя. Каждый раз, приходя на детские праздники, я чувствовала себя не в своей тарелке — потому что у меня не было ребёнка, и в компании своих счастливых в материнстве подруг я чувствовала себя очень неуютно.
Так я дожила до 29 лет. И вот в августе 2006 года я лениво ползала по сайтам в Интернете, фоном что-то бубнил телевизор, и вдруг слух уловил слово» усыновление». И я ради любопытства набрала в Яндексе это слово.
Всё — где-то наверху уже решилась моя судьба, и мой сын, которому в то время было 5 месяцев, уже ждал меня. И все события с этого дня – даже самые незначительные, приближали меня к встрече с ним.
Ну, а пока — я читала законы, рассматривала список документов, фотографии деток, и где-то внутри ожили те детские воспоминания о Домах ребёнка и детях в них. Я примерила ситуацию на себя — а что, я могу! Я молода, у меня есть вполне достойный заработок, и я относительно здорова и сильна.
Каждый день я читала истории усыновителей, рассматривала фотографии детей «до» и «после», и как-то случайно вышла на сайт Московского дома ребёнка № 7. Очень качественные, профессиональные фотографии детей — домашние карапузы, никаких серых одёжек, симпатичные мордашки, много улыбающихся деток. Вот здесь я и найду себе малыша — мелькнула мысль.
Потом я узнала о специализации этого дома ребёнка — «Для детей, рождённых от ВИЧ+ матерей». И мне стало страшно. О ВИЧ я знала то же самое, что и средний обыватель в России — жуткое заболевание, смертельное для всех, заразиться можно чуть ли не воздушно-капельным путём и от поручня в метро. Жуть. Но вот фотографии детей… Не давали они мне покоя — и я всё равно смотрела на них часами, сожалея об их заболевании всей душой.
А потом, на этом же сайте, я нашла информацию о ВИЧ, узнала, что такое материнские антитела, что они уходят из организма ребёнка и что саму ВИЧ-инфекцию научились «приглушать» в организме, и что с этим заболеванием можно жить до глубокой старости. С того самого момента меня перестал пугать диагноз «ВИЧ и антитела к ВИЧ».
В размышлениях прошла осень, потом зима и первый месяц весны — и в апреле я решилась, я поняла, что собрала уже достаточно информации, что моё решение правильное, и я справлюсь. Осталось только поставить в известность родителей. Вот тут и началось!..
Родители были категорически против, уверяли меня, что 29 лет — это очень мало для усыновления, что я испорчу всю свою жизнь, что я никогда не выйду замуж с ребёнком, что наследственность этих детей оставляет желать лучшего( можно подумать, что среди моих рабоче-крестьянских предков была «голубая кровь»!), давили на меня всячески — не разговаривали подолгу, а мама подключила знакомого врача — детского невролога, и я почти ежедневно слушала прочувствованные лекции на тему «Ужасающие патологии развития детей, живущих в Детских домах».
В общем, было трудно, но я была настойчива и упрямо шла к цели — я знала, что решение моё зрелое, продуманное, и я хочу быть мамой. В конце концов родители сдались — где-то на этапе покупки коляски и кроватки они поняли, что ребёнок у нас всё-таки будет, опека «дала добро» — и придётся им привыкать к роли бабушки и дедушки. И вот наконец-то на руках у меня долгожданное «Заключение о возможности быть усыновителем».
И снова я часами сидела в Интернете, высматривая «своего» малыша. Фотографии детей на соответствующих сайтах я выучила уже наизусть — но ни про кого из них я не могла сказать, что он мой. Подруга предложила мне съездить отдохнуть на два дня, и я согласилась — нужно было отвлечься немного от своих упорных поисков. Приехав домой, я тут же понеслась к компьютеру, зашла на ставший любимым сайт «Дома ребёнка № 7» и с радостью увидела, что фотографии детей обновились, я стала с волнением вглядываться в детские мордашки.
Тут нужно заметить, что я хотела взять маленького ребёнка — от 4-х месяцев до года максимум. Смотрю малявочек в самой младшей группе — выделяю для себя двух мальчиков, решила посмотреть ради интереса, как изменились малыши в других группах. Четвёртая группа… Вижу грустные глаза белокурого мальчугана — и понимаю, что я НАШЛА ЕГО. Он не в младшей группе, ему уже 1 год и 4 месяца, но это Он, потому что у меня ощущение — что я смотрю на свою детскую фотографию, настолько малыш на меня похож.
И самое мистическое, что у моего сына до 1 года 4 месяцев на сайте была младенческая фотография — он так часто болел, что его просто не могли сфотографировать – все «фотосессии» до 1 года 4 месяцев он просто пропускал. Как будто ждал меня — я уверена, что если бы его фотографии менялись, как у других детей — его бы давно забрали. Как же я боялась, что кто-то меня опередит! Всю ночь перед поездкой в опеку сына я практически не спала. Мысли толпились, толкались в голове и мешали заснуть. Почему его так долго никто не забирал? Ведь он такой хорошенький, и детей там так быстро забирают! Может, у него очень тяжёлые заболевания, и я не смогу с ними справиться?
В такой вот трясучке я предстала пред спокойными очами Галины Витальевны Алёшиной в опеке «Сокольники» на следующий день. Она дала мне личное дело моего сына — тогда его ещё звали Дима. Читаю — строчки прыгают, в графе здоровье «Гепатит С, антитела к ВИЧ и порок сердца». Что такое гепатит? Что с этим делать? А порок сердца? Это как? Но ведь это мой мальчик! Он уже мой! Я не имею права отказаться от него — ведь он такой у меня уже «родился».
Галина Витальевна моё замешательство истолковала по своему: «Хотите — ещё чьё-нибудь личное дело покажем?» Нет, я поеду знакомиться и решать, что я могу сделать для моего мальчика . Беру направление, еду в Дом ребёнка познакомится. Автобуса не было долго, и я пошла пешком — кругом жара, пахнет сосновой смолой — а у меня в голове одна мысль: «Боже, как страшно!».
Приезжаю в Дом ребёнка, внутри огромное количество сотрудников калейдоскопно замелькали вокруг меня — я даже не успевала их запомнить, так быстро они меня передавали друг другу. Голова распухла от обилия вываленной на меня информации. Разговариваю с педиатром, впечатлившись пухлой медицинской картой своего сына.
Оказалось, что у него не гепатит, а материнские антитела к нему, которые уже ушли, с учёта его сняли и самая серьёзная проблема на сегодняшний день — это порок сердца, нужна операция, но мальчик очень хороший, умненький, и ему очень нужна семья, весь персонал за него переживает. Я сижу, пытаясь переварить информацию. Слышу долгожданную фразу: «Ну, а теперь — пойдёмте знакомиться!»
Иду, как в тумане, на второй этаж, пахнет супом — как в давно забытом детском саду из моего советского детства, слышны приглушённые детские голоса — обычная детсадовская атмосфера. Подходим к двери группы — за дверью стоят столики , за ними сидят малыши, в руках у них огромные ложки, они важно держат их в руках — обедают. «А вот и Димочка наш», — слышу голос врача. Да я и сама его уже вижу. Вот он, мой сын. Педиатр взяла его на руки, мы пошли в группу, общаться.
Мне всё ещё было странно, что передо мной мой сын. Я его рассматриваю — маленький, внешне от силы как 7-месячный малыш, худенький, в глаза не смотрит, стесняется — но где-то на дне этих тёмно-карих глаз я вижу озорной огонёк. (Эх, что это озорник потом вытворял дома! Но это уже отдельная история!) Сам не ходит, ножки слабенькие, ни жировой, ни мышечной массы толком нет.
Молчу. Врач говорит мне почти ту же фразу, что и в опеке (сговорились они, что ли?!): «Хотите, ещё кого-нибудь вам покажем». Кого? Зачем? Это и есть мой сын — ведь наше сходство просто бросается в глаза! Подписала я согласие в тот же день, и несколько раз переспросила — точно ли больше никому не дадут на мальчика направление? Надо мной посмеялись и клятвенно заверили, что никому!
Потом я две недели навещала малыша — иногда два раза в день, пережидая период его сна в ближайшем «Макдоналдсе». До сих пор все эти американские яства ассоциируются у меня с первыми днями в роли мамы. И вот торжественный день — 16 августа. В Москве уже две недели стоит ужасная жара — с самого утра всё окутано смогом. Я в любимом чёрном платье — ну и что, что жара — зато торжественно и красиво. Еду в опеку забирать документы. Там очередь — я волнуюсь, потому что договорилась с подругой, что она заберёт меня на машине от метро Чистые пруды в 11 часов, и мы поедем к сыну. Опаздываю. В начале 12-го я пулей несусь к Чистым прудам, понимая — что ни цветов, ни тортов я купить уже не успеваю. Неудобно, что еду забирать сына с пустыми руками, но выхода нет.
И вот Дом ребёнка, разобравшись с документами, Виктор Юрьевич — главврач, разрешает мне подняться и одеть ребёнка в дорогу. Я захожу в группу — дети снова обедают, беру теперь уже точно своего сына на руки, и мы идём одеваться — снимаем домребёнковские одёжки — они пригодятся другому малышу, одеваемся в домашнее.
Н-да, с размерами я явно прогадала — на сыне, которого теперь уже звали Дементий (а попросту — Дёма) всё висело — как с чужого плеча — можно было ещё два таких же худышки поместить в эти маечку и шортики, и сандалики с него спадали только так. Упаковались кое-как (обувь пришлось придерживать руками) и поехали домой, по пробкам через всю Москву. И началась моя новая жизнь — вернее, наша.
Первое время Дёма был будто замороженный — мало эмоций, слабая мимика, никого не выделял — ко всем с удовольствием шёл на руки, в том числе, и к чужим людям на улице, жил строго по режиму: положишь в кроватку — засыпает, даешь ложку — без писка ест, упадёт — молча терпеливо ждёт, когда поднимут. Не ребёнок — робот. Через какое-то время мне стало казаться, что я вкладываю свою заботу в пустоту — Дёмке всё равно: я рядом, бабушка, дедушка или моя подруга — он воспринимал нас как персонал Дома ребёнка. А что — моют, кормят, поят — обстановочка странноватая, правда, — не как в группе — но хоть какое-то разнообразие.
Мне стало казаться, что ребёнку я не нужна и никогда он меня не полюбит. Да и у меня к нему не было любви — симпатия — да, но не любовь. Тяжело было принять факт, что я больше не успешная, активная молодая женщина — а нечто среднее между домохозяйкой и нянькой. Никогда я не видела себя в этой роли.
В таких настроениях мы прожили примерно три месяца. И как-то постепенно всё стало меняться — Дёмка оттаял, стал развиваться с бешеной скоростью, одомашниваться — у него появилась моя мимика, несколько приобретённых дома привычек.
И однажды я пришла домой, а мне навстречу выбежал сын, обнял за ноги и счастливо так вздохнул. Я глотала слёзы умиления и поняла, что вот она — любовь. Я не представляю, как я жила раньше без этого малыша, мне не нужна моя прежняя активная жизнь, я хочу быть дома, читать книги своему сыну, гулять с ним, кормить, менять подгузники — и это и есть счастье, это и есть то абсолютное материнское счастье, которым я наконец начала наслаждаться…
Прошло почти полгода. Дементий вырос за это время на 8 см, прибавил маловато в весе — но больше нам и не надо – всё-таки порок сердца, который я очень надеюсь устранить с помощью операции в самое ближайшее время. Он начал говорить, бегать, очень живо интересуется всем вокруг, а самое главное — он уже давно называет меня «МАМОЙ» — мамкает с самого утра, и я никак не могу наслышаться звучанием этого самого долгожданного для меня слова.
Я МАМА. Господи, спасибо тебе за это счастье! Впереди у нас длинная дорога, надеюсь, у меня получиться вырастить достойного человека. Ведь судьба подарила мне такое счастье — материнство, что я просто обязана оправдать этот подарок!
Источник: http://mdr7.opeca.ru/
