Обстоятельства сложились так, что я, не работая в интернате, должна была месяц провести как воспитатель с детьми из интерната в лагере. Работа эта меня не пугала — не впервые в лагере и не впервые с такими детьми. Знала наверняка, что не собираюсь их жалеть, потому что, по чрезвычайно объективным причинам, забрать все равно никого не смогу, а собираюсь отработать смену — и уехать домой.
Дети из моего отряда в интернате воспитывались опытным и хорошим педагогом, это было сразу видно. Умели и убрать, и слышать, и веселиться. В конкурсах участвовали охотно, работать с ними было одно удовольствие.
На второй или третий день случилось первое маленькое происшествие, омрачившее радостное настроение: я привела отряд в кино, посадила, в этот момент пришли двое ребят постарше, и один из них очень грубым, неожиданно низким для роста сантиметров в 165, голосом сказал моим детям: «Убирайтесь отсюда в неопределенное место, нехорошие люди». Постольку поскольку нематным из этого предложения было только последнее слово, а меня подросток очень хорошо видел, то я, мягко говоря, была расстроена его поведением и немедленно разыскала его педагога, которому и передала обязанность отреагировать и разобраться с ситуацией. Подростку сказала, что я ЗАПРЕЩАЮ ему подходить к моему отряду, пока он не научится прилично вести себя, на что услышала, что мне стоило бы отправиться туда же, куда он уже предлагал пойти моим детям. Педагог, стоявшая рядом, развела руками — и позвала дежуривших в лагере сотрудников милиции. Они увели подростка с собой, я обрадовалась, что кто-то может приструнить матерщинника, и пошла к детям.
Два дня спустя, поднимаясь по лестнице в корпусе, я стала невольной свидетельницей сцены, в которой действующим лицом был все тот же подросток. Педагог отряда поднимала тех, кто еще не вышел на зарядку. Парень явно только что проснулся, на моих глазах споткнулся о собственные джинсы (они были ему очень длинны, и он наступал на 10-сантиметровые края штанов пятками) – и упал. Все, кто был рядом, засмеялись. Я увидела его лицо, все в пятнах красного цвета — и почему-то испытала злость по отношению ко всем смеявшимся. В эту секунду его взгляд упал на меня (он как раз поднимался) — раздражение, бешенство, желание убить меня сейчас же – вот что было в его взгляде. Я прошла туда, куда направлялась.
На следующий день судьба подарила мне новое знакомство: мой девятилетний сын, который был со мной в лагере, прибежал ко мне с криком: «Мама! На помощь!» Я, не разбираясь, бросилась за ним — он не из тех детей, которые так шутят. В противоположном крыле моего этажа, в конце коридора, отчаянно рыдал мальчик. Так истошно, что, пока я к нему бежала, успела подумать Бог знает что. Подняла с пола, пытаюсь спросить, что случилось, а он рыдает и закрывает лицо руками. А рядом — никого, все на улице. Я говорю сыну: «Позови врача!» Мальчик отнимает руки от лица со словами: «Ай! Не надо!» — и я вижу на лице здоровенный черный синяк, прямо рог какой-то-под глазом до скулы.
Разобрались потихоньку, пока прикладывали холод — мальчика побил его же собственный старший брат. За доски, из которых что-то строили, и которые младший убрал. Выглядел мальчик лет на 13 (оказалось, 14). Все время приговаривал: «И это брат, называется!» Я утешала, сказала, помню, что почти все сестры-братья дерутся в детстве, а потом вырастают и понимают, какое это счастье — иметь брата или сестру. Рассказала про свою сестру. Сын все это время, стараясь утешить мальчика, которому я прикладывала пачку мороженого (у меня в комнате был холодильник), отдавал ему одну за другой свои игрушки. В конце концов мальчик положил все, что ему засунули в руки, на стол, и сказал, что все прошло. Он убежал к друзьям, позвав с собой моего сына, а я отправилась искать педагога его отряда, чтобы передать ей ответственность за дальнейшее развитие «братских отношений».
Всю следующую неделю, где бы я ни была — везде оказывался рядом этот мальчик. Было это совсем не навязчиво, с моим 9-летним сыном он не сильно различался ростом — и они играли вместе так много, что я заподозрила, что мальчик не очень популярный среди сверстников, раз целые дни проводит с настолько младшим. Когда ходили на пляж (довольно далеко) — он неизменно оказывался рядом, и всю дорогу мы разговаривали. Я даже не помню, как и почему я вдруг стала думать о том, что обязательно буду навещать его в интернате. И вдруг он сообщил, что завтра улетает в Испанию на отдых, в семью, в которую ездит уже много лет. И стал просить, чтобы мы с сыном приехали его встретить в аэропорт. Очень трогательно объяснил: в его группе все остальные дети — домашние. И только его никто никогда не встречает. Он просит — один только разик! Просто посмотреть — как это, когда тебя встречают. А за час до отъезда стал как-то лихорадочно пытаться получить обещание, что мы про него не забудем, и сказал, что больше всего на свете хотел бы, чтобы мы взяли его в гости из интерната на выходные. У меня даже времени не было грамотно среагировать. Ничего, кроме легкого интереса, я к этому ребенку не почувствовала. Твердо пообещала (если ничего не случится!) встретить в аэропорту. Собралась приурочить к этому исполнение давнего обещания сыну свозить посмотреть, как взлетают и садятся самолеты. Больше не пообещала ничего…
Проводив своего нового друга, мой сынишка расстроился. И окружавшие его дети бесхитростно предложили ему (сыну) познакомить с братом его друга. Меня в тот момент рядом не было — я попала на тот радостный миг, когда мой сынишка почти на шее висел у того самого брата, с чьего удара и началось это знакомство. Я услышала «Ты его настоящий брат? А мы поедем его встречать в аэропорт!» — и увидела того самого… матерщинника. «Я — педагог. Я всяких детей должна не только уважать, но и показывать им пример грамотного поведения» (это приблизительно те мысли, которые меня в этот момент посетили).
А брат сказал « А Вы скажите — где Марианская впадина. В Атлантическом океане или в Тихом?» Я не помнила. Помнила только, что это — самый глубокий желоб. Мысленно представила карту, подумала, что Атлантический больше похож на разлом между материками — и сказала, что в Атлантическом, кажется. Лицо подростка стало таким разочарованным — я увидела воочию, как с одного ответа может упасть рейтинг. Тот, с кем он спорил, обрадовано закричал, а парень тихо сказал: «В Тихом», улыбнулся моему сыну, потрепал его по голове — и ушел.
Через две недели мое время в этом лагере заканчивалось. Мне хотелось уехать, дети, с которыми я работала, разъехались за границу. Отряды были малочисленны, и их объединяли. За день до отъезда я сидела на скамейке у входа в корпус. Сын схватил за руку проходившего мимо и даже не поздоровавшегося «старшего брата». Он неожиданно сел рядом на скамейку. Я сказала: «Мы завтра уезжаем», — и посмотрела на него, попав взглядом прямо в глаза. Он, не отрывая взгляд, произнес: «Что, забрать хотите?»
Теперь я точно знаю, что значит выражение «Как в омут головой» и «Земля ушла из-под ног». Я ни о чем таком не думала. Я просто поняла, что не смогу дальше жить, если скажу «нет». И сказала «да». И он сказал «забирайте».
Господи! Спасибо тебе за то, что, когда у нас не хватает ума и других человеческих качеств на то, чтобы принять в жизни решение, от которого зависит наше собственное счастье — ты, как слепых котят, тычешь нас носом туда, где жизнь.
Впереди было очень много трудностей, были моменты, когда казалось — все кончено, было страшно и ситуации казались нерешаемыми. Но — ЭТО — чистая правда! Как только мы приехали домой, еще до разговора с потрясенным мужем, который нас всех забирал — я почувствовала, что привезла домой АБСОЛЮТНО РОДНОЕ СУЩЕСТВО! Он вложился в нашу жизнь, как последний фрагмент паззла — и был при этом собой, и никак не изменился внутренне. Он жалеет обидеть меня настолько, насколько способен на это. Он по-настоящему честен, очень умен. Он — сокровище настолько, насколько бывает сокровищем самый лучший на свете ребенок его старшего подросткового возраста. Но это — сейчас, спустя несколько лет, я знаю, что наша жизнь стала счастливее во много раз. А в тот день, когда мы уезжали из лагеря (муж свозил меня на машине в отдел охраны детства за разрешением в день отъезда с утра) — впереди был аэропорт, и, как оказалось, — еще один, еще младше, чем эти двое, брат.
В начале июля я привезла домой старшего. Полтора месяца само собой подразумевалось, что мы оформляем документы и забираем его насовсем (пока он был по разрешению). Но инспектор сочла правильным не оформлять все это сразу, а подождать — получится ли у нас что-нибудь. За все это время был один срыв — просьба в начале первого ночи отвезти его в лагерь обратно, потому что «без пацанов скучно и он не привык» (ребенок в системе с дошкольного возраста). Утром спросила: «Едем в лагерь?» Ребенок сказал, что мне приснилось, что он туда хотел. (Вот и весь срыв.)
Все остальное время нам было очень хорошо с ним. Настолько хорошо, что я стала бояться – что будет, когда приедет младший (в смысле — смогу ли я так к нему относиться, как к старшему). Кроме этого, выяснилось, что есть еще самый младший, 12-летний, который улетел в Италию, поэтому в лагере я его даже не видела. Самый младший прилетал раньше среднего (я узнала это в интернате) — и я спросила «нашего» — хочет ли он встретить брата. Оформила разрешение на разовое «забирание», договорилась с интернатом, что заберу я. Очень боялась — захочет ли незнакомый ребенок поехать к нам.
В аэропорту вместе со старшим и с самодельным мы увидели в щелку прилетевших детей раньше, чем те увидели нас. Старший показал брата — и я моментально вспомнила, что уехал этот ребенок совсем не сразу, а довольно долго еще был в лагере, успел избить 11-летнего мальчика из моего отряда и мной собственноручно был препровожден в свой отряд с просьбой присматривать за таким агрессивным ребенком получше. Я была в ужасе. Старший к этому времени представлял для меня такую ценность, что я должна была хотя бы попробовать…
Как он был изумлен, когда увидел встречающего его старшего брата! Его тоже никогда не встречали дома. Я предстала «пред его ясные очи» немедленно и озвучила предложение вместо интерната и лагеря поехать к нам в гости. Он взлетел мне на шею.
Дальше все было счастливее не придумаешь( на младшего опека тоже согласилась только на выходные — каникулы) — до самого приезда среднего. А после приезда — счастье закончилось. Сначала старший отказался ехать в аэропорт, потом, пока мы туда ездили без него — ушел гулять без телефона (у нас был договор –никуда без телефона, с этим его и подключили) Нашли сильно нетрезвым.
Спустя почти год станет ясно, что старший был уверен, что его хотят видеть только пока средний в Испании — ведь так все начиналось. Через 2 дня — 1 сентября. Никого не отдают насовсем — дети должны вернуться в интернат учиться — до выходных (младшие — всего пару дней дома — рано принимать решение, старший сказал, что хочет домой только на выходные и праздники.) Это — его отличительная черта – стараться никому не быть в тягость. Он должен был точно убедиться, что это — не обуза для нас.
Все выходные первой четверти того года я начинала ждать в понедельник. После осенних каникул средний стал просить забрать его совсем — и наша инспектор сжалилась.
В начале декабря интернат прислал мне бумагу на младшего с предложением забрать его в замещающую семью — и он взлетел мне на руки, где и пребывает по сей день всякий раз, как только добирается. И только самое трудное мое дитя упорно оставалось в интернате.
Не могу рассказывать, как много ему потребовалось доказательств, что он действительно нужен — каждый случай был сначала концом жизни, а потом ее началом. Не могу подробно рассказывать и о том, как, наконец, я смогла перестать ждать выходных и каникул и вздохнула облегченно «У меня все дома!» — потому, что это дорого настолько, что даже малость не хочется расплескать — это — только для нас, для нашей семьи.
Все когда-нибудь проходит. Сегодня прошел жесточайший финансовый кризис, связанный с необходимостью одеть и устроить сразу трех новых членов семьи, для которых изначально даже спальных мест не было. Прошло то время когда мне нужно было доказывать старшему, что я не обрадуюсь, если он меня от себя освободит. Прошло и то наносное, что позволяло ему выжить в интернате, — за годы совместной жизни не слышала я больше ни мата, ни просто грубого слова, не видела нетрезвым, не искала по вечерам. Счастья уже было столько, что и этого хватило бы на целую жизнь. А младшие — сразу стали просто ласковыми, умненькими, хорошими домашними детьми. И сегодня ничто не напоминает мне извне, что эти дети — не жили когда-то со мной. Я только внутри об этом вспоминаю, когда в поликлинике спрашивают, чем они у меня болели до школы или кормила ли я их сама. А в Испанию средний больше не поехал — несмотря ни на какие уговоры (испанцы даже человека прислали для этого). Сказал — у меня и так мало детства осталось — и еще на Испанию тратить…
2008 год
Автор: fostermama
