Предыстория

Осенью 2007 года у меня началась ломка. Через пару месяцев мне должно было исполниться 40 лет, у меня была 20-летняя дочь, интересная работа, приносящая стабильный доход, вагон и маленькая тележка нереализованных проектов и несбывшихся мечт. Уже год, как я была в разводе (с мужем развелись, прожив в браке почти 20 лет).

Перипетии моей личной жизни легко могли лечь в основу сюжета макулатурного дамского романчика. Ломка была жесткой. Кризис среднего возраста – это реальность, а не выдумки психологов. Я ощущала себя на краю пропасти, мне казалось, что я заболеваю неизлечимой болезнью (даже были сданы анализы), жизнь стала казаться абсолютно лишенной смысла. После Нового года было принято решение встряхнуться и принять срочные меры для устройства личной жизни. Регистрация на сайтах знакомств привела меня к быстрому в них разочарованию и знакомству с двумя мужчинами, один из которых изменил мою жизнь. Мужчины эти, по выражению одной моей приятельницы, были «экзотами». Первый – эмигрант, русский американец, приехавший ко мне в Россию через месяц виртуального знакомства, чтобы жениться. Второй – воцерковленный и глубоко верующий московский бизнесмен, в прошлом чемпион по велогонкам.

После двух недель личного общения с первым пришло понимание, что я и Америка вещи несовместимые, а шизофреники, оказывается, очень здорово умеют маскироваться под здоровых людей. Также я сделала для себя вывод, что знакомство через интернет – не моя стихия. После месяца телефонных разговоров со вторым и двух очень коротких встреч я стала православным человеком. Общение с этими людьми прекратилось так же быстро, как и началась, но мой сын носит отчество того человека, который показал мне путь к Богу.

 

Осенью 2008 года, где-то в конце октября — начале ноября на меня снизошло озарение, что, оказывается, по всем формально-законодательным признакам я могу усыновить ребенка. До этого момента я была уверена, что усыновить ребенка может только полная семья. После того, как шок от сделанного открытия прошел, начались сомнения и самокопания.

Хватит ли мне, 40-летней разведенной, работающей женщине сил и здоровья, чтобы вырастить ребенка?
Смогу ли я вырастить ребенка без помощников? Мамы, сестер-братьев у меня нет, мой папа, по объективным причинам не в счет. У старшей дочери своя жизнь.
Хватит ли средств? Смогу ли я работать и содержать детей?
Что делать с жильем? Жизненного пространства и так не хватает.
Имею ли я право обречь ребенка расти безотцовщиной?
Примет ли малыша дочь?
Смогу ли я без отца воспитать достойного мужчину?
Пытаясь найти ответы на эти и другие вопросы, я стала залезать на усыновительские форумы и сайты для потенциальных и состоявшихся приемных родителей. Волонтерские поездки в детские дома придали мне ускорение в принятии решения. Каждая такая поездка наполняла меня болью, избавиться от которой была только одна возможность – взять брошенного ребенка в семью.

Итак, намерение усыновить ребенка было весьма эгоистичным (хотя в первое время мне казалось, что эгоизм и желания «спасти мир» занимали равные доли):
мне очень хотелось иметь сына, которого сама я родить не могла (здоровье и отсутствие мужчины от которого хотелось бы иметь ребенка);
мне нужно было заполнить пустоту, появившуюся после того, как дочь выросла (синдром пустого гнезда);
мне было необходимо наполнить жизнь любовью и смыслом;
у меня не было сил жить с болью, захлестнувшей меня во время посещений детских домов, ее нужно было заглушить;
мне было скучно и не интересно «жить для себя».

Утвердившись в своем решении, я начала молить Господа помочь пройти этот путь и найти сына. Я чувствовала, что мой сын «уже родился и ножкой топает» (позже я узнала, что именно в это время у него появился статус на усыновление, био подписала окончательный отказ, потому что до этого было только заявление о помещении в ДР, написанное в роддоме).
Что-то натолкнуло меня на мысль о необходимости поехать в Москву к Святой Блаженной Матроне Московской, святой, о которой я раньше даже и не слышала. Была середина ноября, холодно, сыро, промозгло. В монастырь, в котором покоятся мощи Матронушки, я пришла около 12 дня, к мощам удалось подойти около 19 вечера. Все это время очередь людей, пришедших к Матроне с живыми цветами, молитвами и просьбами петляла по дорожкам монастыря. Стоять в этой бесконечной очереди на холоде, под дождем было очень трудно, но я знала, что уйти нельзя. Когда моя очередь поравнялась с Храмом, случилось чудо, небо над Храмом очистилось от туч и выглянуло солнце, тут же над куполами показалось две яркие радуги, одна над другой. Длилось это чудо минут пять. Я поняла, что это знак, что Господь меня услышал и дал благословление.

Вернувшись в Питер, я не бросилась собирать документы, а начала ждать у моря погоды, блуждая по сайтам с фотографиями детей, продолжая заниматься волонтерскими проектами, собирая новогодние подарки для детей из ДД. Был конец года, суета и обычный аврал на работе, и мне казалось, что такое серьезное дело, как сбор документов, нужно начинать уже в новом году. Я позвонила в организацию «Врачи – детям», узнала, что в начале года ШПР точно будет, нанесла визит вежливости своей опеке, получила список документов и начала проводить предварительные беседы с дочкой. Реакция ее была удивительно ровной. Задав вопрос «А где он будет спать?» и, услышав ответ, что со мной, дочь явно успокоилась (комнат- то в квартире всего две).

Новый год был встречен с подругами в Финляндии, в магазинах я как маньяк кидалась к вешалкам с детскими вещами, тайно от всех пихая в корзину штанишки-рубашечки-пижамки непонятных размеров. Я абсолютно не представляла, какой размер и рост должен быть у малыша двух или трех лет. В первый же рабочий день января, выяснив, что справка о несудимости уже готова, я помчалась на Московский 104, начался мой месячный забег по сбору документов.

Я трушу в любой ситуации, связанной с «бумажной» бюрократией. Максимум, на что я способна, это получить в паспортной службе форму 9. Но тут меня словно подменили. С фантастической легкостью я запоминала часы работы всех служб и диспансеров. За две недели был выполнен пожизненный план посещений районной поликлиники. Мне никто не хамил, очереди перед кабинетами исчезали сразу же перед моим появлением. Исключением, пожалуй, стал психдиспансер. Очередь к «бесплатному» доктору обещала быть многочасовой. К «хозрасчетному» доктору тетенька в регистратуре номерок давать мне не хотела (ведь я с такой целью благородной иду, как можно с меня деньги брать). С большим трудом удалось уговорить ее дать мне номерок «за деньги», и я оказалось в кабинете психиатра. Через несколько минут беседы мне дали понять, что нервишки у меня никуда не годятся, и что психически нормальный человек никогда не примет решения усыновить чужого ребенка. Но несмотря на это вожделенный штампик в справке был получен. Занятия в ШПР во «Врачи – детям» должны были начаться только в начале февраля, мне некогда было их дожидаться.

Тогда же я сообщила своему отцу о решении усыновить ребенка. У отца очень тяжелый характер, он очень замкнутый и необщительный человек, живущий бобылем после маминой смерти. Самое тяжелое для него – это перемены, не важно, какие, со знаком «-» или «+». Реакция на сообщение была бурной. Очень бурной. Прозвучала эмоционально окрашенная лексика, требующая глушения «пииииии». Главный контраргумент: гены ребенка – моя загубленная жизнь. Весь следующий год мой отец делал вид, что не замечает изменений, произошедших в жизни его единственной дочери, демонстративно «не замечал» он «этого», то есть ребенка. Сейчас прошло уже полтора года и… лед тронулся. Обаяние и непосредственность «этого» привели к тому, что дед готов иногда пройти с «этим» за ручку по улице и даже чинил «этому» машинку, а еще иногда говорит «мелкий», а не «этот»… То ли еще будет.
В это же время я сообщила на работе о возможном скором уходе в декретный отпуск и шокировала этой новостью близких друзей. Реакция была очень разной, кто-то сказал, что другого от меня и не ждал, кто-то пытался убедить не делать этого, кто-то постепенно отдалился, кто-то помогает до сих пор. За прошедшие два года жизни круг моего общения очень изменился. Иногда у меня возникает ощущение, что люди, с которыми раньше у меня были доверительные отношения, теперь испытывают какую-то неловкость, общаясь со мной, как будто примеряя мое решение к собственной жизни и стесняясь сами себя.

Месяц ушел у меня на сбор всех документов (справка из ГУВД была получена раньше), прохождение ШПР на Московском, получение заключения психолога и опеки. Я очень торопилась. Мой сын меня ждал.

Встреча

Я ехала знакомиться с сыном, имея 100%-ную уверенность в том, что тот малыш, на которого у меня было направление, — мой ребенок. Я знала, что еду за своим ребенком, таким, каким мне решил дать его Господь. Ему только-только исполнился год (раньше мне казалось, что мой сын должен быть постарше).

В кабинете ГВ передо мной разложили личное дело малыша. С фотографии на меня сурово смотрел чужой  ребенок, который никак не мог быть моим сыном. Я что-то слушала в пол уха, рассеянно кивала, ничего не понимая и не чувствуя. Принесли ревущего и сопливого кроху. Первая мысль была: «Надо же, какой некрасивый… Ну, да ладно, ничего не поделаешь…»

Я обреченно держала ребенка на коленях, не чувствуя его веса. Взгляд у него был какой-то мутный, глаз и носа почти не было видно из-за непропорционально больших щек, пах он больничным супом. Мне стало абсолютно спокойно и абсолютно безразлично, что будет дальше. Пришла нянечка, спросила, можно ли забирать ребенка, ГВ сказала, что можно, и начала рассказывать про здоровье малыша и биомамаши. Я слушала, но ничего не слышала, спросила, можно ли еще раз увидеть малыша. Его снова принесли, он больше не плакал, смотрел на меня тревожно и с удивлением, я взяла его на руки, вышла с ним в коридор, обняла. Он прижался ко мне крепко-крепко, уткнувшись лицом в плечо, очень громко по-взрослому вздохнул. В этот момент в животе у меня прошли схватки. Я родила своего сына. Мы стали с ним одним целым. Дальше все было как во сне: подписание согласия, прослушивание рассказа о здоровье моего сына и его биомамаши, попытка запомнить рост-вес-размер ноги… Домой я уехала нереально счастливой. Я снова стала мамой! Господь услышал мои молитвы и дал мне сына!

Приехав через пару дней подавать документы в суд, я прибежала навестить сына и… не узнала его. Ко мне вывели фантастически красивого малыша. На мой возглас: «Как он изменился!» воспитательница ответила: «Наши дети всегда меняются, когда их начинают любить». К сыну я ездила 2 раза в неделю (расстояние было очень приличное), он меня узнавал, улыбался и учился шалить, суд состоялся почти через месяц. Через полтора месяца после первой встречи мой малыш был дома. Это было счастье.

Адаптация

Наш «медовый месяц» длился два дня. Сын разглядывал игрушки, исследовал дом, послушно ложился спать, кушал все, что предлагалось, не плакал. Ночью в кроватке крутился как волчок и кричал во сне. Мама должна была постоянно находиться в поле зрения. В ванне мыться категорически отказался, не спасли ни игрушки, ни пена, ни уговоры (купаться мы научились примерно через неделю, благодаря специальному малышовому креслу для ванны). На прогулке сын громко кричал, когда солнышко светило в лицо, он не привык яркому дневному свету.

Через пару дней сын ощутил ветер свободы, радость перемен и… понеслось. Ребенок крушил все, что попадалось под руку, одновременно оказываясь во всех местах квартиры. Швырялось все, что только можно было ухватить и бросить (теперь я уже знаю, что так он помечал свои владения, тогда же это доводило меня до тихого, а иногда и громкого, каюсь, бешенства). Если в ДР он неуверенно делал самостоятельные шажочки, то дома начал носиться как ураган. Старшая дочь забаррикадировалась в своей комнате, допуск брату туда был закрыт больше, чем на полгода. У дочери адаптация началась у самой первой и проходила непросто.
Начались проблемы с кормежкой. Каждое укладывание спать сопровождалось 20-минутным ором и требованием мамы рядом (но мама, имевшая горький опыт трехчасовых укладываний старшей дочери, держала оборону стойко). У нас проходная кухня – столовая, двери есть только в двух комнатах и санузле. Так вот, до сих пор помимо входной двери в квартиру разрешается закрывать дверь только в комнату сестры, остальные двери должны быть открыты постоянно, чтобы все перемещения мамы по квартире и все ее действия были под контролем. Адаптация началась в классическом варианте, ребенок проверял маму на прочность, раздвигал границы дозволенного. Сын мне достался характерный и упертый. Одной из причин бесконечного крика, казавшегося беспричинным, было неумение различать положительные и отрицательные эмоции и управлять ими. Реакция на любое сильное переживание, будь то радость, удивление новому, испуг или обида, была одинаковой – крик.

Плакать малыш не умел совсем, только кричать, от этого крика, не детского, надрывного, почти без интонаций, у меня опускались руки. Я чувствовала свою абсолютную беспомощность. Первые слезы появились где-то на пятом месяце домашней жизни. Это была победа. Как-то от одной приемной мамы я услышала очень точное определение эмоционального состояния наших деток — «дети глубокой заморозки». Это касается как физических особенностей малышей, которые не умеют сидеть и лежать на руках, деревенея или раскачиваясь в определенной позе, так и их эмоционального состояния. Когда начинается «таяние», уходит лед из глаз, поток эмоций начинает захлестывать ребенка и остановить его первое время практически не возможно. «Фильтровать» эмоции сын научился достаточно быстро, если его «захлестывало», то нужно было дать ему возможность побыть одному хотя бы пару минут, тогда и справлялся он с ними гораздо быстрее, конечно же, не без помощи большего пальца во рту. Окончание адаптации я реально почувствовала лишь 9 месяцев спустя, когда сыну исполнилось 2 года.

Требование чего-либо немедленно сопровождалось киданием на пол на спину с жутким битьем головой и театральным заламыванием рук. При всем этом в остальное время ребенок постоянно пребывал в состоянии абсолютного позитива. На прогулках он очаровывал всех прохожих своей самостоятельностью, открытостью, блеском глаз и улыбкой. Когда он падал, то поднимался всегда сам, кряхтя, потирал ушибленное место и шел дальше. Он был готов обнять весь мир и гордо шагал по улице, распахнув руки для объятия. Если на его пути не было препятствий, он искал их специально, чтобы преодолеть. Поребрики, ступеньки, ограждения газонов – ничто не имело права становиться преградой. Он валялся по земле, пробуя на вкус все, что попадалось — деревья, скамейки, снег, песок, палки, гранитные постаменты. Почему-то я была уверена, что к нему не пристанет никакая зараза. Он сливался с миром. Очень быстро парень понял, что выиграл в лотерею, и причина выигрыша — в нем самом. Он – лучший, и он – хозяин этого мира. От него исходила такая мощная энергетика, что с нами постоянно заговаривали прохожие, говоря комплименты моему ребенку. Меня распирало от гордости за сына. Мне хотелось кричать всем: «Посмотрите, это мой сын! Он – лучший! Мне его принес Аист!».

Через пару недель сын сказал «мама». Сначала он пару дней пел это слово во время поездок в машине, а потом начал говорить его не преставая и совершенно осмысленно. До этого было лишь «тё-тё» с различными интонациями (тетя, что?, это) и «ба», «па-па» (бах, упало). В год и три месяца он отлично умел пить из чашки, уже активно пробовал есть сам (однако очень быстро перестал, доверив это дело маме), засыпал только в своей кроватке или в автомобильном кресле. Любил быть на ручках, но только «столбиком». Любая попытка укачать или пронести его в горизонтальном положении заканчивалась истерикой. Он категорически не мог спать и до сих пор не спит, укрытый одеялом (я уверена, что «там» об этом не могло быть и речи). У меня на руках сын заснул впервые только спустя пять месяцев. Тогда же полюбил приходить среди ночи спать ко мне в кровать (первые месяцы он не мог даже лежать рядом, только лазать по мне). Теперь же попытка уложить его на ночной сон в детскую кроватку расценивается как личное оскорбление.

Из ДР я забрала ребенка, по мнению персонала, здоровым, а по моему мнению — с хроническим бронхитом и насморком. Дышал ребенок с жутким хрипом и сипением, памперс пачкал несусветного цвета каками раз по 6 в сутки. Отсутствие необходимых документов, к счастью, притормозило мое обращение к участковому педиатру. Через недельку домашней жизни и лечения старыми народными средствами ребенок задышал, и мы почти забыли про сопли. Меня мучила совесть, что я занимаюсь самолечением и ни разу не показала ребенка специалистам (независимого медицинского обследования я не проводила). Я вызвала домой педиатра, имеющего опыт общения с детками из ДР, порекомендованного мне одной из форумчанок. Доктор оказалась очаровательной и очень дорогостоящей. Но назначения, которые она нам сделала, были бесценны. Внимательно осмотрев и послушав сына и сказав, что таких детей не бывает, она «выписала» рецепт: «Ходить дома без штанов, без памперсов и босиком. Как можно дольше не показываться в поликлинике». Так мы и стали поступать.

В ДР сына к горшку активно приучали, дома же, естественно, он начал активно его игнорировать. Надо сказать, что мама по глупости ему в этом помогла. Еще навещая детку в домике, я попросила нянечек продемонстрировать мне его горшок. Горшок был предъявлен, и я очень радовалась, что смогла купить точно такой же (совпадали и форма, и цвет, и даже картинка). Увидев этот горшок в ванной комнате, сын закатил истерику и наотрез отказался к нему приближаться. В голове у меня что-то щелкнуло, и в очередной поход с сыном в магазин «Здоровый малыш» я предложила ему самому выбрать горшок. Человек в год и три месяца сделал свой первый осознанный выбор покупки необходимой вещи. Он выбрал горшок знакомой формы и абсолютно другого цвета. С этим горшком он жил мирно, хотя, разгуливая по квартире босиком и без штанов, предпочитал все дела делать на пол. Причем он писал по чуть-чуть примерно раз в 7-10 минут, если только не был занят каким-нибудь важным делом (откручиванием пробки от пакета молока, к примеру). Сделав крошечную лужицу, с радостным криком «Ай-я–яй!», он мчался за тряпкой и старательно ликвидировал последствия. У меня началась паника (я начала обвинять себя, что застудила ребенку все), и мы помчались на прием к уже известному нам доктору. У нас взяли анализы и сказали, что проблем нет. Через некоторое время я поняла, что сын получал море удовольствия от процесса, зрелища процесса и ликвидации его последствий. Это был аттракцион, которым он активно развлекался. В домике дети практически все время проводят в памперсах, а когда их начинают высаживать на горшок, они не имеют возможности увидеть, что же с ними происходит во время этого сидения. Достаточно быстро сын нашел другие развлечения и подружился с горшком.

Начиналась весна, сады и парки закрылись на просушку. Мы живем в самом центре, местами наших прогулок стали Дворцовая площадь, Малая Конюшенная, Марсово поле, сквер перед Русским музеем со стороны площади Искусств. Теплело, уличные музыканты и танцоры начали выходить на заработки. Гуляя, мы не пропускали ни одного, активно участвуя во всех шоу. Мой сын пел, танцевал, обходил зрителей с коробкой для сбора денежек, настраивал и регулировал громкость аппаратуры. Он ничего не боялся и не стеснялся, ему было год и три месяца. Он обнимал всех детей (правда, после нежного объятия заваливал, как бы случайно), обнимал чужих мамочек, оттеснив от них их деток и, неожиданно для всех, оказывался у них на ручках. Он подпитывался энергией от всего и всех. Самое потрясающее, что по сообразительности, общительности, ловкости, активности, самостоятельности он давал фору не только сверстникам, но и деткам на 3-4 месяца старше (несмотря на то, что ростом был меньше их на полголовы).

К новому имени малыш привык мгновенно. Старое имя, в моем понимании, имело тюркские корни, что никак не вязалась с синевой глаз и льном волос моего сына. Имя брату выбрала дочь, он стал Данилой. Этим именем я хотела назвать своего первенца (будучи беременна дочерью, я была абсолютно уверена, что рожу сыночка), но, навещая сына в ДР, я думала о нем как о Ванюшке или Васятке. Однако дочь была непреклонна. Так с разницей в 20 лет у меня родились Даша и Даня. За неделю до Пасхи, на Лазареву субботу мы Данилу окрестили. Крестили по полному чину, крещение длилось около двух часов. Он внимательно и сосредоточенно слушал всю службу, подпевая хору. Мы часто ходим в Храм, Даня с большой ответственностью причащается и прикладывается к иконам.

В первые дни появления малыша дома у нас побывало множество гостей. Данька полюбил их приходы, быстро запомнил самых близких моих подруг, стал их узнавать и соглашаться идти с ними гулять или оставаться дома, пока мама бежала в магазин. Это очень здорово меня выручало. Огромное им спасибо, что в первые месяцы моей новой жизни они давали мне передышку хотя бы на пару часов. Самыми тяжелым для меня было утро. Даня просыпался примерно без четверти семь. Просыпаться явно боялся, боялся проснуться ТАМ. Проснувшись, вскакивал в тревоге в кроватке и тянул ко мне ручки, мы мчались менять памперс. После этого у меня было примерно 3 минуты на приготовление завтрака. Если мама в 3 минуты не укладывалась, начиналась дикая истерика. Прекращалась она только после того, как ложка с едой с большим трудом запихивалась в рот, и ребенок ощущал вкус пищи. Крик был жуткий. Через пару недель старшая дочь, не выдержав таких побудок, отбыла жить к молодому человеку. Утренний крик продолжался примерно месяца два с половиной до отъезда на отдых на море. Я думаю, что происходило это потому, что в Домике перед завтраком детки ждут своей очереди в манеже. Одновременно воспитатель и няня могут кормить только двух годовасов. Остальные (обычно около 10 малышей) ждут, заходясь в крике и заводя друг друга. Прошло уже более полутора лет, но иногда этот утренний крик все еще повторяется.

В режиме дня, выданном мне в ДР, после завтрака значились «развивающие игры». В 7 утра, зачастую после достаточно неспокойной ночи, не приняв утренний душ, я, мягко говоря, была к ним не готова. Меня отрубало на детском коврике с разложенными игрушками, я руками помогала глазам оставаться открытыми, я считала минуты до второго детского завтрака и первого дневного детского сна. Первый дневной сон с 10.00 до 12 (это в идеале) был самым счастливым режимным моментом первых месяцев нашей с сыном совместной жизни.

Мы были вместе постоянно, вместе ездили за продуктами и ходили оформлять документы, вместе ели и спали, готовили еду и убирали квартиру. Через три недели я заболела гайморитом, поднялась высоченная температура (скорее всего, я подцепила детскую инфекцию, принесенную малышом из домика). Помощи ждать особо было не откуда, прогулок, кормлений, купаний никто не отменял, у сына началась бесконечная эпопея с прорезыванием зубов, маме пришлось включать автопилот. Первый раз пришла мысль о том, что с поиском няни надо бы поторопиться. Нереально болела спина, ноги и левая рука (именно на ней малыш проводил время «на ручках»). Через полтора месяца я была не грани нервного и физического истощения, похудела на 12 кг, стала слезливой, у меня явно начиналась депрессия. Сын, чувствую мое состояние, тоже нервничал. Няня, найденная через интернет, приходящая несколько раз в неделю на 3-4 часа, явно сыну не понравилась. С ней он отлично ел, не кричал, укладываясь спать, не бегал и был «абсолютно идеальным», а по мне, так обреченным. Меня это напрягало. Как-то я встретила их, возвращающихся с прогулки, Даня сидел в коляске с ледяным замершим взглядом. Оставаясь и гуляя с моими подругами, он никогда таким не становился. От няни пришлось отказаться.

Меня спасло решение уехать с сыном на море. Дачи у нас нет, бабушки в деревне тоже нет, с летним отдыхом была сплошная неопределенность. На форуме я очень быстро списалась с мамочкой, искавшей компанию для поездки с детками в Болгарию. Вопрос был решен мгновенно. То, что через несколько недель мы будем на море, а не в центре задыхающегося от пыли Питера, то, что каждый день мне не надо будет по два раза поднимать ребенка и сумки на последний этаж без лифта по крутой лестнице, перевесило все страхи и опасения. Смена обстановки пошла на пользу и маме, и сыну. Ребенок был в восторге от моря, он был готов вообще не вылезать из воды, хорошо спал, стал намного спокойнее, практически прекратились падания на землю с битьем головы и заламыванием рук в истерическом крике. Из меток «прошлой» жизни остался лишь большой палец левой руки во рту, который сын сосал с завидным упорством, засыпая и самоуспокаиваясь от обиды, тревоги и пр.

С первого дня жизни дома Данила начал спать с маленьким мягким зайчиком Зязей. Палец и заяц образовывали единое целое, этакую сложную композицию (заяц не сосался, но служил прикрытием пальцу), так и засыпали. Без зайца спать не ложились ни в кроватке, ни в автомобильном кресле, ни в манеже (во время путешествий) ни разу. Иногда под вечер заяц умудрялся куда-то деться. На призыв: «Где Зязя!?» все домашние бросали самые важные дела и кидались на поиски. Иногда спасал звонок няне, которая чудом вспоминала, где видела его в последний раз. Вся эта канитель продолжалась почти полтора года, но что-то произошло, и сын начал Зязю нещадно грызть и обсасывать. На Зязе явно стали вымещаться негативные эмоции. Предчувствуя скорую гибель героя, я стала подселять к Зязе «родственников» различных мастей и размеров. Сын их благосклонно принимал, но Зязю ни на кого не менял. Во время посещений врачей Зязю предъявляли для лечения. За пару-тройку месяцев заяц практически лишился ушей, носа и глаз… смотреть на него без слез было уже невозможно, стирать тоже, он был спрятан навечно, по официальной версии — уехал лечиться в больницу. Палец перестал сосаться практически сразу после исчезновения Зязи. Разлуку с ним сын пережил безо всяких трагедий (чего я ужасно опасалась). Палец мы больше не сосем! Судя по всему, Зязя в сочетании с палецем были маминой титей. НО… пришло время, и мы пошли в садик. Хорошо пошли. И… начали грызть и отдирать по кусочкам ногти. «Ноктики», так ласково их сын называет. Ловлю себя на мысли, что большой палец левой руки было так по-детски мило…

Дома с сыном я просидела полгода, взяв на работе отпуск по уходу за ребенком. Когда наступило время выходить на работу (закончились сбережения, да и терпение работодателей нельзя было больше испытывать), у нас появилась Няня Женя, переданная нам из рук в руки, как хрустальный драгоценный кубок, хорошими знакомыми. Юная, спокойная, добрая, терпеливая, ответственная, готовая играть и гулять с ребенком бесконечно долго… Наша встреча с ней – это подарок Судьбы. Сын влюбился в нее с первого взгляда, эта любовь взаимна уже больше года. Конечно же, он пытается манипулировать нами, пытаясь вызвать ревность. «Где моя Зеня? А-А-А! Няня!» — взывает он трагическим голосам, когда мать-злодейка промывает ему нос или требует доесть суп. «Где моя мама? ААА…»- выслушивает горестные завывания Няня, пытающаяся убедить мальчика одеться на прогулку.

Я уверена, что мой сын помнит абсолютно все, даже то, что хотел бы забыть. Когда ему было два и семь, он рассказал историю «как мама нашла Даню»: «Мама Даню искала-искала долго. А я ждал-ждал и плакал. А мама нашла, а я побежал к ней быстро-быстро. И мама схватила меня и утащила домой кушать кашу, суп, творожок, спать и гулять. И я нашел, и мама нашла». Я действительно шептала ему на ушко, что нашла его и благодарна Богу за это, когда только-только забрала его домой, когда он был совсем еще крохой. Недавно мы гуляли в сквере Аничкого дворца, в который не заходили очень давно. Год назад мы видели там огромного рыжего кота, который произвел на моего сына огромное впечатление. Спустя год, войдя в сквер, он целенаправленно отправился в сторону хозяйственного флигеля, около которого и произошла памятная встреча, и начал там активный поиск. На вопрос, что он ищет, прозвучал ответ — «кисю».

Ветер перемен

Появление сына не просто открыло новую страницу моей жизни, но и внесло коррективы в ее уклад, пришлось отказаться от многих привычек. Я больше не пью кофе на диване по утрам, а возможность принять утренний душ воспринимается как большая радость. Чтение в кровати перед сном, посиделки с подругами в уютных кафешках, путешествия по Европе, просмотр фильмов в Доме Кино, мысли о новом автомобиле – все это осталось в другой жизни, о которой ни жалею ни минуты. Вместо путешествий — поиск апартов, оборудованных кухней, и поездка раз в год на недорогой курорт с чистым песчаным пляжем. Поездки в СПА, посещения косметолога, массажиста, фитнесса были заменены покупкой полиса ДМС и визитами к неврологу, гинекологу, кардиологу, хирургу (следующие 20 лет моей жизни должны быть лишены проблем, связанных с этими специалистами). На визит в салон красоты категорически не хватает ни времени, ни денег. Больше года я не могла заставить себя купить что-то из вещей, хотя раньше терапию шопингом использовала постоянно для поднятия настроения.

Вздохи и переживания подруг по поводу вечных проблем личной жизни вызывают у меня сочувствие и кажутся какими-то марсианскими хрониками. Наверное, это неправильно. Я молодая мама взрослой дочери и малютки-сына, моему сыну очень нужен папа, которого мы обязательно должны встретить. И я должна быть готова к этой встрече в любой момент.

Когда Даньке исполнилось 2 года, он отвесил мне первый комплимент, сказав, что «мама синяя и кусьняя». Синий в то время был синонимом прилагательного красивый. С тех пор сын не забывает говорить, что мама «касивая, добая и кусьная». У меня растет очень добрый, нежный , заботливый, озорной, решительный и самостоятельный сын! Моя жизнь обрела полноту и ясность, в ней больше нет мишуры и стало намного меньше суеты. Всю жизнь прожив в центре Питера и не мысля себя в другом месте, я начала мечтать о тихом зеленом пригороде, а может быть, даже и маленьком провинциальном городке, где мой сын мог бы гонять на велике по двору, заросшему лопухами и крапивой, и играть в прятки в зарослях сирени. Мне больше неинтересен бизнес с его мужскими играми, я хочу еще ребенка… или двух.. И я не устаю благодарить Бога за сына и за то, что в моей голове начали появляться такие мысли.