Иногда вспоминаются какие-то мелочи, которым я почти не придавала значения несколько лет назад, зато сейчас они словно льдинка, брошенная сзади за ворот, заставляют нервно передергиваться.
Мы забираем Веру из детского дома…Вернее, фактически-то она уже жила дома месяц на «гостевом» и вот, наконец, улажены все формальности, подписаны акты и приказы, она окончательно наша. Ребенку семь лет. Сколько материальных артефактов существования ребенка накапливается за целых семь лет жизни? Неисчислимо! Горы игрушек, тысячи фотографий, пусть и на цифровых носителях, каляки-маляки и головоноги в альбомах и на обоях, первые чепчики и пинетки. Сколько знаний о ребенке несем мы в себе: любимая и нелюбимая еда, незатейливые песенки и первые слова, во сколько встал-пополз-пошел. Память хранит слезы, запахи, улыбки, ощущение крошечной потной ладошки в нашей руке. Ничего этого на месте первых семи лет жизни у Веры не было. Наверное, кому-то достались и ее первые шаги, и первая улыбка, но для этого человека она была всего лишь одним из многих ненужных младенцев с синдромом Дауна, может, чуть побойчее остальных. А мне выдали тонкий файл с десятком документов: свидетельство о рождении, сберкнижка, согласия родителей на усыновление, выписка из медкарты.
Пропади Вера тогда, это было бы все, что от нее осталось, не считая фотографий, сделанных фотографами «Дети ждут». Мне до сих пор жутко от этого, ведь жизнь человека-это бесконечная цепь свидетельств его существования, для ребенка знание о том, кто он и какой-это отражение любящего взгляда мамы и папы, умиления и восторга бабушки при самом простом достижении, сдержанной похвалы деда. А тут этого не было. Что узнала Вера о себе за первые семь лет жизни?
И второй эпизод, который тоже пробрал меня до мурашек. Когда мы приехали в детский дом за всеми этими документами, детей из Вериной бывшей группы переводили в другие учреждения. Кто посильнее, поперспективнее- в обычные детские дома, ребят послабее в ДДИ, куда должна была отправиться и Вера. В группе уже стояли увязанные полиэтиленовые пакеты, наверное, с какой-то одежкой. Вера ходила, как гордый дембель, одаривая бывших одногруппников разрешенными сладостями. Одну из девочек тоже забирали в семью, документы уже были подписаны, оставались какие-то последние формальности. С будущими родителями она уже познакомилась, побывала в гостях, казалось бы, счастье?
И вдруг она расплакалась, глядя на Веру: «Я думала, вы меня заберете! Зачем вам Верка, она же дууууура».
И так больно, мы-то взрослые, гордые, довольные собой, даже не думаем, что и нас, оказывается можно оценивать и выбирать. Что дети, даже малыши-дошкольники, тоже имеют свои какие-то представления о том, какими должны быть мамы и папы. Что им может не хотеться к одним кандидатам, а до слез хотеться к другим. И что они могут мучительно завидовать тем, кого выбрали, считать себя достойнее, до последнего ждать, что взрослые передумают и выберут его, такого хорошего, такого послушного и милого.
Мы выбираем, нас выбирают…(с)
Действительно, как страшно, когда жизнь ребенка укладывается в такую папочку…какая травма внутри…
Да, Мария, страшно и как-то противоестественно, что ли.
Нашему Артемке в этом плане повезло больше. Он родился в Белоруссии, и там в ДД ему собрали целый альбом с первыми фотографиями, записями о его достижениях. Их, конечно, ничтожно мало, но все-таки хоть что то! Я была очень рада даже такой малости! У него тоже была история до нас! Мы очень благодарны тем воспитателям в Гомельском ДД за то, что не ленились и собирали такие альбомы для деток!
Это такая человечная инициатива! Я знаю, что некоторые учреждения у нас тоже трепетно относятся к летописи детской жизни, но, увы, не всегда.