Детство не навсегда

Довольно часто , когда разговор заходят о людях с синдромом Дауна, люди произносят расхожее: «Это вечные дети». Все вкладывают в это выражение, как водится, разный смысл. Кто-то, например, твердо уверен, что ребенку с синдромом до конца жизни, его или родительской, придется менять подгузники. Кто-то имеет  в виду, что, если оградить подростка с СД от вредоносной информации, то в нем не пробудится интерес ни к своему телу, ни к «взрослой» стороне жизни вообще. Кто-то подразумевает уровень интеллектуального развития, мол, ничего сложнее кубиков или мультиков им не понять и не освоить. Наконец, есть те, кто упоминает и наивность и непосредственность выражения эмоций. Я обычно стараюсь опровергнуть большинство этих постулатов. Хотя бы потому, что все люди с синдромом такие разные, что непросто найти какое-то одно качество, которое роднило бы их на сто процентов.  Хорошо я знаю только одного человека-девочку Веру, поэтому буду говорить о ней. И немного о двух старших  детях. С Верой я третий раз  вступаю  на скользкий путь матери подростка. Я помню, как это бывает, когда ты впервые ловишь сомнение в твоей непогрешимости и авторитете в глазах ребенка. Как понимаешь, что не только ты, но и он задумывается, достаточно ли ты хорошая мать?

Как с тоской отмечаешь, что уже не твой малыш нуждается в твоих объятиях и поцелуях, а ты в его… И, если повезло и ты не слишком налажала в течении этих лет, то через какое-то время обнаружишь, что вы с ребенком, оказывается, неплохие друзья, но он, конечно, умнее, продвинутее и самостоятельнее тебя.

А что же Вера? А Вера взрослеет, растет, становится ответственнее и самостоятельнее. Сама собирает рюкзак и режет салат. Уезжает на гастроли и в лагерь, может сама улечься спать, мечтает о встречах с друзьями, если долго не видится  с ними. Но, по-прежнему, даже после недолгой, разлуки на школьный день, она подолгу обнимает меня, много раз взволнованно повторяя: «Мамочка…мамочка…».  Когда я паркуюсь, а она отстегивается от своего кресла в машине (да, она пока ездит в детском кресле, рост позволяет), то вдруг внезапно обнимает меня. Иногда это вообще некстати, если мы спешим. И на мой раздраженный вопрос: «Вера! Ну что такое?», Вера продолжает крепко меня обнимать и пыхтит: «Соскучилась». То есть, человек ехал, смотрел в мой затылок, изредка ловил взгляд в зеркале заднего вида и сосредоточенно скучал. Вера, не просыпаясь,  ловит мою ладонь, когда я бужу ее утром, прижимает к своей щеке и счастливо улыбается. Вера выбегает из комнаты, шлепая босыми пятками, когда уже легла спать, потому что забыла поцеловать меня и папу. Вера устраивает маленькие сюрпризы, типа разобранной посудомойки или развешанного белья и сияет, сложив свои маленькие руки на животе, пока я благодарю ее.  И это то, на что невозможно не откликнуться, эта детская беспримесная любовь к семье, которая  не иссякнет, не ослабеет и не трансформируется, судя по видео, которое я видела недавно. В нем уже немолодой мужчина с синдромом Дауна счастливо обнимал в аэропорту своего совсем старенького отца. Это невозможная, кристальная радость от встречи с любимыми , которую мы почти перестаем испытывать, взрослея. И, наверное, это та любовь, которая заставляет меня делать все, чтобы жизнь Веры была наполнена множеством друзей, занятий и впечатлений, кроме дома. Потому что я не хочу, чтобы, когда нас не станет, из ее жизни исчезла вся радость.